2. Самая грубая из них и самая «механическая» — не давать противнику говорить. Спорщик постоянно перебивает противника, старается перекричать или просто демонстративно показывает, что не желает его слушать; зажимает себе уши, напевает, свистит и т.д. и т.д. В споре при слушателях иногда играют такую роль слушатели, видящие, что их единомышленнику приходится плохо: тут бывает и хор одобрения или неодобрения, и рев, и гоготанье, и топанье ногами, и ломанье столов и стульев, и демонстративный выход из помещения — все по мере культурности нравов слушателей. Спорить при таких условиях, конечно, невозможно. Это называется (в случае успеха) «сорвать спор».
Если спорщик достаточно нахален, он может, «поспорив» так с вами и не дав вам сказать ни слова, заявить: «с вами нельзя спорить, потому что вы не даете нового ответа на вопросы» или даже: «потому что вы положительно не даете возможности говорить». Иногда такой господин, попав впросак, схватится за слово «не понимаю», как софист Калликл в платоновском диалоге «Горгиас». Что ни скажет ему Сократ — один ответ «не понимаю». «Не понимаю твоего умничанья, Сократ». «Не знаю, что ты говоришь» и т.д. и т.д. Так и вышел бы Калликл из спора, если б учитель его, Горгиас, не приказал ему продолжать. «Нет, нет, Калликл, отвечай и для нас, чтобы исследование было доведено до конца» (Горгиас497 А.В.). Иногда все это делается «тоньше». Вы привели сильный, но сложный довод, против которого противник не может ничего возразить: он тогда говорит с иронией: «простите, но я не могу спорить с вами больше. Такие доводы — выше моего понимания. Они слишком учены для меня» и т.п. и т.п.
После этого иного упрямца никак не заставишь продолжать спор: не схватить же за ногу, чтоб удержать его. Иного можно удержать «в споре», заявив, что, если он не понял довода, то вина в нашем неуменьи ясно высказать его, а не в его уме и т.п.
К сожалению, в более грубой или более утонченной форме «притушивание спора» и «срывание спора» встречается не очень редко. Для иллюстрации этого приема — а также для иллюстрации другой «естественной уловки», именно «хора» полуслушателей и полуучастников спора, всячески восхваляющего доводы одной стороны и злостно порицающего доводы другой стороны — приведу остроумный образец спора из Мольеровской Критики Школы Женщин.
Лизида (противник «шевалье» Доранта). Наконец, само название: «драматическое произведение» происходит от одного греческого слова, которое означает: «действовать» и дано для того, чтобы показать, что сама сущность этого произведения состоит в действии. В разбираемой же комедии действия нет вовсе. Вся она состоит в рассказах Агнессы или Гораса.
Маркиза. Ах! Ах! Шевалье.
Климена. Вот остроумное замечание! Это называется — смотреть в суть вещей.
Лизида. Что может быть менее остроумно или, лучше сказать, что так низменно, как иные выражения этой комедии, над которыми все смеются — особенно слово о рождении детей из уха?
Климена. Превосходно.
Элиза. Ах!
Лизида. А сцена со слугой и служанкой в доме? Разве она не длинная до надоедливости? Разве она не совершенно невыносима?
Маркиз. Это верно.
Климена. Безусловно правильно.
Элиза. Он прав.
Лизида. Не слишком ли легко Арнольф дает свои деньги Горасу. И при том ведь он смешное лицо в пьесе. Следовало ли заставлять его совершать действие благородного человека?
Маркиз. Прекрасно. Это замечание тоже прекрасное.
Климена. Изумительное замечание!
Элиза. Поразительное!
Лизида. Проповедь Арнольфа и его максимы — не смешны ли они? И не шокируют ли они даже наше чувство благоговения пред таинствами?
Маркиз. Совершенно верно.
Климена. Очень удачно сказано.
Элиза. Лучше и нельзя ничего сказать.
Лизида. И, наконец, этот м-сье Делясуш выводится пред нами человеком умным, в стольких местах пьесы кажется таким серьезным? Не спускается ли он до чего-то чрезмерно комического и слишком утрированного в пятом акте, когда высказывает Агнессе пыл своей любви странными закатываниями глаз, смешными вздохами, слезами, над которыми все смеются.
Маркиз. Parbleu! Чудесно.
Климен. Великолепно!
Элиза. Виват, м-сье Лизидас!
Лизида. Я не хочу наскучить, а потому опускаю тысячи других замечаний.
Маркиз. Parbleu! Шевалье. Хорошо тебя отделали.
Дорант. Посмотрим.
Маркиз. Ты нашел противника посильнее тебя, честное слово.
Дорант. Может быть.
Маркиз. Отвечай, отвечай, отвечай, отвечай!
Дорант. С удовольствием. Он…
Маркиз. Отвечай же, прошу тебя.
Дорант. Дай же мне ответить. Если…
Маркиз. Parbleu! Я не верю, чтоб ты ответил.
Дорант. Да, если ты будешь все время говорить.
Климена. Пожалуйста, выслушаем его доводы.
Дорант. Во-первых, не верно, что вся пьеса состоит из одних рассказов. Там много и действия, происходящего на сцене. Самые рассказы в ней являются действиями, как того требует сюжет: они простодушно передаются заинтересованному лицу, благодаря этому, попадает в неловкое положение и после каждого рассказа принимает все возможные меры, чтобы избегнуть несчастия, которого боится.
Урания. И я нахожу, что красота сюжета «Школа Женщин» именно и состоит в этих постоянных доверчивых рассказах. По-моему довольно забавно, что Арнольф, человек умный, при том его постоянно осведомляют обо всем наивная простодушная девушка, его возлюбленная, и легкомысленный юноша, его соперник; между тем он, несмотря на это, не может избежать ого, что с ним происходит.